Поглядев на себя, Владыка решил: для своих двадцати девяти лет выглядит неплохо. И блеск инкрустированной серебром кирасы ему к лицу.
– Двух преступников, которыми занимался утром, второй раз допрашивали? – спросил он, вспомнив.
– Нет, мой господин. Не было твоего благородного повеления.
– Верно. Пусть ими займутся. Этот, как его… из таможни.
– Купиг, мой господин.
– Да, Купиг. Пускай сам, без меня.
– От первого допроса у Владыки остался скверный осадок. И еще какая-то мысль бродила в голове, никак не поймать… Нет, поймал!
– Палачу передай,– строго сказал Владыка, – чтоб усердствовал, но пока без членовредительства. И рожи не портить. Мало ли кому их показывать придется.
Помолчал, подумал и добавил:
– Потом, когда дело закончим, можно будет обоих продать. За эгерини, думаю, хорошо заплатят, здоровый.
Владыка еще раз взглянул на себя в зеркало, сделал властное лицо: хорош! – и направился к выходу.
Когда над тюремной ямой сдвинули решетку, до заката оставалось меньше часа.
Как и опасался Фаргал, раны Мормада воспалились, его лихорадило, и сил, чтобы подняться по веревочной лестнице, у парня не осталось. Фаргал подхватил его одной рукой и не без труда поднялся наверх. Мормад был легок, зато тяжелы цепи на эгерини, и сам он ослабел от голода: заставить себя есть вонючую тюремную болтушку юноша не смог.
В первый раз их допрашивали на открытом воздухе, теперь же повели вниз, в пыточный подвал.
Палач подцепил цепь крюком и, кряхтя, вздернул Фаргала наверх.
– Тяжелая у тебя работенка, толстяк! – прохрипел Мормад.– И как ты такое пузище наел, удивляюсь?
– Это от пива,– сказал палач.– Да и не все такие, как твой приятель. Больше задохликов вроде тебя. Но работа точно тяжелая. Помаши-ка кнутом час кряду.
– Да,– согласился Мормад.– Тяжело. Могу помочь.
– Это как? – спросил заплечный мастер, разглядывая изогнутый серпом нож.
– Давай на мое место, а я – на твое. И все дела.
– Перебьешься.– Палач провел ногтем по лезвию, покачал головой и взял точильный камень.– Вы, воры, к делу не пригодны. Вам, ворам…
– Эй,– возмутился Мормад.– Я теперь не вор! Бери выше! Эгеринский шпион! Или не слышал, что чернильная сопля болтала?
– Плевок ты верблюжий!– Палач повысил голос, чтобы перекричать скрежет точила.– И папаша твой был такой же! Тоже болтал, пока удавка не затянулась. А как затянулась – примолк. Только ногами дрыгал.
– Неужто ты папашу моего вешал? – восхитился Мормад.– Выходит, ты у нас – семейный палач, а, жирняй? Слышал, Большой Нож? У Владыки вон семейный лекарь, а у меня – семейный палач! Вот радость-то!
– Вот я тебе клизму горячим маслицем поставлю – порадуешься,– беззлобно посулил заплечный мастер.
– Маслице-то свежее? – озабоченно спросил Мормад.
– Свежее. Вчера на рынке покупал.
– И дорого взяли?
– Шесть монет бочонок.
– Недешево.
– А мне что? Деньги казенные.
Прикованный за руки к вбитому в потолок крюку (цепь подтянута так, что стоять можно только на носках), Фаргал чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. И мог только удивляться, как Мормаду хватает сил перешучиваться с палачом. Зная, что их ждет.
Дверь открылась, и в подвал вошел маленький старичок-фетс. Лекарь.
Фаргала фетс осматривать не стал, а вот Мормадом занялся основательно.
– И не жаль тебе лекарств? – говорил товарищ Фаргала.– Ты бы лучше дал вот тому, кабанистому,– кивок на палача,– яду какого-нибудь. Для моего здоровья – самое то!
И зашипел от боли, когда лекарь костяной лопаткой стал втирать мазь в воспаленные раны.
– Я твой язык засушу и буду им спину чесать,– парировал заплечный мастер. И, обращаясь к лекарю: – Что скажешь?
– Где их держат, в яме? – спросил фетс.
– Угу.
– В яме он долго не протянет. Скажи этим.– Лекарь показал на потолок.
– Добряк косоглазый,– фыркнул Мормад.– Побыстрее загнуться – все, о чем я мечтаю.
Фетс наполнил чашку темно-красной жидкостью. В подвале запахло молодым вином.
– Пей, дурачок! – Он поднес чашку к губам Мормада.
– Эй, желтолицый, ты что ему даешь? – забеспокоился палач.
– Укрепляющее. Без дурмана.
– А, ну ладно. А то, сам понимаешь…
– Я закончил,– сказал лекарь.– Не забудь насчет ямы.
– Это как прикажут. Может, они и до рассвета не доживут.
В узкие оконца-прорези под потолком проникал свет, подкрашенный тонами заката. Может быть, последний живой свет, который видит Фаргал.
«Я не верю, что буду мертв»,– подумал юноша.
«А я не верю, что я исчезну.
Я – щит, стоящий у края бездны.
И я бессмертен…»
Двери подвала открылись, заглянул солдат:
– Эй, шкуродер, управитель зовет!
– Иду.
Палач снял засаленный фартук.
– За этими присмотреть? – спросил солдат.
– Куда они денутся!
Фаргал и Мормад остались вдвоем. Но палач был прав: если ноги прикованы к полу, а руки – к потолку, надо быть магом, чтобы освободиться.
– Ты как? – спросил эгерини.
– «Пока – неплохо», как сказал один разбойник, которого собирались окунуть в кипяток.
Фаргал невольно улыбнулся.
– Знаешь,– проговорил Мормад, – когда я гляжу на тебя, во мне просыпается надежда. Может, потому что ты такой здоровый? Попробуй порвать цепи.
Фаргал напряг мускулы, железные звенья скрипнули… но и только.
– Скорей бы уж,– тихо сказал его товарищ.– Хуже всего – ждать.
Сквозь панцирь храбреца-насмешника проглянул шестнадцатилетний парнишка, которому страшно и больно. И совсем не хочется умирать.
– Если вырвусь, сделаю все, чтобы вызволить и тебя. Клянусь моей богиней! – сказал Фаргал.