Путь императора - Страница 42

Оказалось, что он потерял кнут и нож. А может быть, сам выбросил, чтобы легче было идти: предыдущие два часа полностью выпали из сознания. Ручей спас его. Эгерини вспомнил о погоне. Они не должны его найти. Не должны! Что-то такое рассказывал ему Большой… Ручей… А, вспомнил!

Фаргал вошел в ручей и принялся считать шаги. Когда набралось две тысячи, он применил трюк, о котором рассказывал Большой.

Сам-то ручей – не загадка. Умный следопыт пустит собак по обоим берегам и сразу определит, где вышел беглец. Поэтому Фаргал, выйдя в одном месте, сделал пару заячьих петель, вернулся по собственным следам, прошел еще шагов двести, прямо из воды вскарабкался на дерево (кто бы знал, чего это стоило его истерзанному телу), продвинулся поверху сколько мог, спрыгнул, вернулся обратно к ручью и прошел по нему еще полмили, до истока. Юноша никогда не был в роли преследуемого, но он нутром чуял, какими должны быть петли и сколько надо пройти по бегущей воде. Он хитрил, как лис, и обманул людей и собак. Будь на месте Фаргала кто-либо другой, этого оказалось бы недостаточно. Но один подарок Таймат по-прежнему оставался с ним, и дар этот, невидимый обычным человеческим взглядом, сберег юноше жизнь.

Рассвет Фаргал встретил на вершине пологого холма почти в двадцати милях от городских стен. Незадолго до этого он решил передохнуть, привалившись к стволу огромного дуба, между серых мшелых корней. Но едва Фаргал расслабился, боль зверем набросилась на него. Черные круги вновь поплыли перед глазами, мышцы налились свинцом, а на исполосованной спине словно костер развели. Фаргал застонал, перевалился на бок, но раны, оставленные раскаленными клещами, тут же напомнили о себе. Фаргал безумно устал, он хотел спать, ему нужно было уснуть, чтобы восстановить силы. Но уснуть юноша не мог. Почти час просидел он в тумане страданий и полубеспамятства, пока туман сумерек не истаял и трава вокруг снова не стала зеленой.

Рассвет помог. Фаргал нашел в себе силы подняться. Он побрел вниз, к ручью, по которому не так уж давно пробежал почти две мили, сбивая со следа погоню.

Ручей начинался здесь, у подножия холма, выбиваясь из-под крупных, черных снизу камней. Здесь была крохотная заводь – дно из чистого белого песка – и вокруг – зеленая перистая трава и несколько кустиков эльлола. Словно в подарок Фаргалу. Юноша знал это растение, им часто пользовалась Нифру, чтобы залечивать раны и умерять зуд от укусов насекомых. Ох, почему он не наткнулся на него пару часов назад!

Фаргал напился, затем влез в заводь целиком, устроив маленькое наводнение. Холодная вода ненадолго сняла боль. Какое блаженство!

Сорвав несколько мясистых, покрытых мягкими колючками листьев эльлола, Фаргал счищал кожу, разминал пальцами влажную мякоть и осторожно прикладывал к своим многочисленным ранам. Едкий сок эльлола жег, как кипящее масло, но Фаргал терпел, и очень скоро даже ожоги на боках перестали напоминать о себе. Осталась только боль в утомленных мышцах. И голод, который юноша кое-как утолил полудюжиной белых, совершенно высушенных солнцем грибов и двумя горстями молодых желудей, запив этот скромный завтрак сладкой водой из очистившейся заводи.

Мякоть эльлола засохла, намертво пристав к ранам. Через сутки ее надо смыть и положить новую. Если Фаргал будет вволю есть и спать, через неделю о ранах можно забыть. После эльлола даже там, где палач срезал кожу полосками в палец шириной, нарастет новая кожа. Шрамы, конечно, останутся.

«Спать,– подумал юноша.– Как это приятно».

Устроиться прямо на земле он не рискнул. Места здесь достаточно обжитые. Не хватало еще, чтобы на него кто-нибудь наткнулся.

Точно на вершине холма рос огромный дуб. Настоящий патриарх в три с лишним обхвата. Взобраться на него оказалось сущим пустяком. Сверху Фаргалу открылся весь западный край Земли Карн-Апаласар. Вот только самой могучей реки не разглядеть за восходящими грядами холмов. Зато предгорья Ашшурова хребта, ближние, еще не поднебесные, но уже вровень с облаками стояли, казалось, совсем рядом. Еще Фаргал увидел дорогу, милях в трех к северу, идущую от предгорий к Нурте, а вдоль нее, более светлые, чем лесная зелень, дольки возделанных земель: сады и виноградники.

Крупный ястреб бесшумно упал на ветку, на которой устроился юноша, оглядел человека по очереди одним и другим глазом и на всякий случай, боком, отошел на пару локтей.

– Не бойся,– сказал ему юноша.– Я – такой же, как ты, только летать не умею.

И, спустившись пониже, в развилку трех могучих ветвей, вытянул ноги, подложил под голову руку и тут же уснул.

* * *

– Господин!

Аракдени открыл глаза. Управитель стоял над ним с лампой в руке. В стрельчатых окнах покоя, затянутых мелкой сеткой от насекомых – серые слабенькие сумерки.

– Что такое? – недовольно спросил Аракдени сонным голосом.

– Эгерини сбежал.

– Что?!

Маленькая наложница проснулась от вопля Владыки и кубарем скатилась с ложа.

– Как сбежал?

– Задушил палача и Купига, уложил стражу и скрылся.

Аракдени сел на постели, почесал искусанную грудь («Бездельник-маг никак не может вывести блох!») и распорядился:

– Обыскать дворец! Чтоб до утренней стражи мне…

– Господин,– управитель наклонил голову, с сокрушенным видом,– эгерини нет во дворце. Стража выпустила его в город.

– Продажные твари! – взвизгнул Владыка.– Повешу! Четверту€ю всех! Немедленно!

Управитель отступил на шаг, еще раз поклонился.

– Эгерини переоделся в тряпки чиновника,– сказал он.– Есть распоряжение впускать и выпускать их беспрепятственно в любое время.